Рассеянный склероз |
1. Детство Золотая,
беззаботная, счастливая пора. Это время,
когда ты еще ни о чем не задумываешься.
Живешь и, как губка все впитываешь, познаешь,
открываешь для себя этот мир. Еще не
существует проблем, вернее каждый
возникающий вопрос кажется неразрешимым,
ведущим в тупик. Но ты находишь тот или иной
путь его решения. И так, потихоньку,
незаметно ты входишь в мир, полный
удивительных открытий. Моя мама, Зайцева Светлана Дмитриевна (в девичестве Кабанова, по этому поводу еще шутили: встретились «заяц» и «кабан») рано осталась сиротой. Ей тогда было всего пятнадцать лет. Ее детство было тяжелым. Время было тогда такое – тяжелое. Война и голод были постоянными спутниками ее молодости в те незабываемые годы. Отец пропал без вести во время войны, а ее мама (моя бабушка) умерла молодой женщиной в расцвете той особой женской красоты, когда тебе тридцать с небольшим, от менингита. И поэтому моя мама рано вышла замуж. Любви настоящей, как говорят с большой буквы, может быть, и не было, но зато ей это давало уверенность в завтрашнем дне, какую-то защиту от будущих невзгод. Мама по характеру – добрая, заботливая, хозяйственная женщина. Про таких говорят «Домашняя кошечка». Дом – это была ее основная забота. Семья – это все самое главное, самое важное в жизни. И, если в семье и в доме порядок, значит все хорошо. Такая женщина, жена и нужна военному. Когда вернешься с тяжелой службы, всегда уверен, что тебя накормят, о тебе позаботятся. Так и хочется сказать: «Тылы наши крепки».
После
свадьбы. 1957 г. Отца
я знаю меньше. Как-то так получилось, что мы
с ним мало общались. Военная служба
поглощала его всего. И для семьи у него
совсем не оставалось времени. Постоянно был
занят на службе. Неделями его не было дома. А
когда появлялся, то почти всегда в
нетрезвом виде. К сыну, к семье
отношения были, мягко сказать,
прохладные. Но что надо честно признать,
рукоприкладством он никогда не занимался.
Душой и сердцем он не далек. О жизни не
задумывался, и, соответственно, моим
воспитанием не занимался вообще. Одним
словом – простой советский офицер,
коммунист не по убеждению, а из соображений
карьеры. Встретились
и познакомились они с мамой в городе
Запорожье. И вот результатом этой встречи
стал я - Зайцев Александр Викторович. Мое
счастливое, безоблачное детство, когда ты
не обременен житейскими вопросами,
проходило в полной зависимости от места
службы отца. Жили мы тогда в крупном
промышленном городе на Украине. Маму отец
специально привез в Ленинград, на свою
историческую Родину, произвести меня на
свет Божий. Таким образом, он заботился о
моем будущем. Я должен был стать
продолжателем его рода. Родиться в
героическом и славном городе Ленинграде,
пережившем блокаду, что вызывало особое
уважение общества, это было дело чести.
Ленинградцев всегда и везде любили. Мое
рождение связало моих родителей вместе. В Запорожье произошло первое, на мой взгляд, событие, повлиявшее на мои характер и судьбу. Дело в том, что когда мне было годика два или три, у меня был друг Вовка. Он был на год старше меня, крупнее, с большой головой. Разница в год в этом возрасте – это огромнейшая дистанция в развитии. Так вот, он постоянно меня бил и обижал на правах более старшего, был лидером.
Я
и Вовик И тогда, уже в этом возрасте, я
почувствовал себя, еще на подсознательном
уровне, «вторым». И потом на протяжении всей
жизни я себя чувствовал всегда «вторым», не
«лидером». В дальнейшем это сыграло
важнейшую роль в моей жизни. Позже,
когда мне было годика четыре, отца перевели
на новое место службы – под Брест, в
Белоруссию. О том времени я почти ничего не
помню по причине моего малолетсва. И все же
кое-что осталось в моей детской памяти, а
кое-что я расскажу по воспоминаниям моей
матушки. Жили
мы в поселке - Слобудка,
в военном городке, в большом красном
кирпичном двухэтажном доме (дос – дом
офицерского состава, как тогда называли) с
печным отоплением. Двери всех комнат
выходили в один длиннющий, по моим меркам
бесконечный, коридор, пропахший керосином,
из-за того, что в нем стояли кухонные столы
всех жильцов с керогазовыми плитами. Я
любил, взяв в руки пустую кастрюлю, ходить
по этому коридору, издавая
нечленораздельные звуки, больше похожие на
мычание. Почему я это делал, никто не знает.
В том числе и я. А рядом с нашим домом стоял
самый большой в поселке, пятиэтажный дом из
белого кирпича, что придавало особое
уважение и зависть к его жильцам. Так и
называли эти дома - красный дос и белый дос.
В белом и жила моя первая, еще детская и не
осознанная, любовь. Ее звали Марина. А наши с
ней родители дружили. Что
мне еще запомнилось, это то, как я, с другом
Змушко Колей, лазил по местной помойке и
собирал электрические лампочки. Нам
нравилось их разбивать о стенку дома. Их
хлопок, словно маленький взрыв, приводил
нас в неописуемый восторг. И чувствовали мы
себя тогда воюющими солдатами. Еще я помню,
как из окон был виден деревянный забор, за
которым было громадное поле, засеянное
пшеницей. И я иногда, пролезая в дырку в
заборе, ходил туда гулять. Помню солдатский
клуб, где показывали кино и мы с другом
забирались к солдатам под шинель, чтобы
прошмыгнуть незаметно мимо контролера и
посмотреть «взрослый фильм». Помню большой
пруд на середине поселка под названием
Маргарьян. В
Слобудке я впервые попробовал мороженое.
Этот сладкий, вкусный и холодный предмет. Я
помню, как я ходил в детский садик, и мы
дрались из-за игрушек. А однажды, вдоль сада
прошла колонна танков, что привело нас в
совершенный восторг. Мы бегали по
территории садика и кричали во все горло «Ура!».
Однажды в садике нам делали прививки в виде
укола, которого я панически боялся и
впервые в жизни пошел на обман, сказав, что
мне уже делали. Но потом обман вскрыли, и мне
все равно пришлось пережить этот кошмар. За
садиком было поле, на котором, как старое
напоминание недавно прошедшей войны, еще с
тех тяжелых времен, стояли доты (долговременная
огневая точка). В них, иногда находили
оружие, гранаты и патроны, вызывающие
огромную детскую зависть. Все поле было
огорожено колючей проволокой. Туда
запрещали ходить. Опасно. А нам, детям, тем
более. А когда мы все же туда пробирались
вопреки всем запретам (запретный плод
сладок), у нас, детей, это вызывало чувство
геройства. В
этом крохотном, основу которого и составлял
военный городок, поселке мы прожили три
года. А потом отца перевели за 50 километров
на новое место службы. Переезжали мы зимой и
во время переезда сломали мои санки. Они
развалились под тяжестью перевозимого не
богатого скарба. Для меня это было поистине
настоящим детским горем. Вселенской
трагедией. ВОТ
ТАКОЙ Я БЫЛ. ПОЗНАКОМЬТЕСЬ!
|